Законность как государственно-правовой режим
Понятие «законность» раскрывает содержание правовой действительности под углом зрения практического осуществления права, идейно-политических основ правовой системы, ее связи с основополагающими общественно-политическими институтами, с политическим режимом данного общества. Под этим углом зрения законность может быть охарактеризована как реальность права, такая реальность, когда его требования, гарантированные им возможности последовательно, полно и точно претворяются в жизнь.
Таков общий принципиальный подход к проблеме законности, сложившийся в теории права на современном этапе ее развития, характеризующемся рассмотрением всех политико-правовых явлений в контексте становления и развития идеи демократического правового государства. Однако нельзя не заметить, что данный подход по-прежнему страдает существенным изъяном, обусловленным концептуальной природой теории законности советского периода, трактовавшейся с идеологических ленинско-сталинских позиций в качестве политического инструмента удержания власти экономически господствующего класса, т.е. в качестве политического режима.
Закономерность подобной трансформации законности как сугубо правовой категории в категорию политическую была изначально предопределена общей марксистско-ленинской теорией государства и права, практикой ее осуществления, а также основанными на ней постулатами советской ортодоксальной юридической науки. Исходным являлось канонизированное классовое понимание сущности и назначения государства и права, рассматривавшихся соответственно как «машина угнетения одного класса другим, машина, чтобы держать в повиновении одному классу прочие подчиненные классы» и как «возведенная в закон воля … класса, содержание которой определяется материальными условиями жизни … класса». Отсюда и утверждение догмы: «каждый класс, приходящий к власти, устанавливающий свою диктатуру, проводит свои требования в виде общеобязательных законов и добивается их претворения в жизнь, опираясь на мощь государствен ного аппарата, иными словами, устанавливает свою классовую законность».
Тоталитарное звучание изложенных концепций, безусловно, определялось их источником — авторитарным режимом власти, закамуфлированным политической демагогией и юридической казуистикой. Примечателен тот факт, что, как свидетельствует история человеческой цивилизации, фетишизация закона, практика использования лозунга «упрочения законности» в качестве фигового листка всевозможных диктатур является универсальным для всех времен и народов.
К сожалению, горькой иллюстрацией подобной трактовки законности является исторический опыт советского периода, требующий признать, что, несмотря на множество декретов, директив, инструкций, решений, указов и постановлений, принимавшихся в самых высоких инстанциях, «о дальнейшем укреплении законности», «нет ни одного сколько-нибудь длительного периода в нашей истории, когда законность в стране реально обеспечивалась бы на уровне, приемлемом для культурного в правовом отношении государства. Более того, чем громче звучали слова о торжестве законности, тем больше беззаконий творилось. Достаточно вспомнить, что Конституция победившего социализма или так называемая сталинская конституция, декларировавшая предоставление народу прав и свобод, до которых и сейчас нам далеко, была принята в преддверии 1937 года» [8]. «В 1937-38 годах репрессиям подверглись от 5 до 7 миллионов человек, один миллион из которых был расстрелян. Но, говоря о 1937-м, нельзя не вспомнить предшествующие и последующие годы, забыть судьбу крестьянства, истребление интеллигенции, горькую участь окруженцев и военнопленных, расправы с целыми народами, репрессии против духовенства, верующих и многих других людей. По приблизительным подсчетам, до 1937 года жертвами сталинщины оказались не менее 16-18 миллионов человек, из которых погибло или было убито не меньше 10 миллионов человек.
8 1939-40 годах массовые аресты прошли в западных районах Украины и Белоруссии, в Прибалтике и Северной Буковине. Общее число этих репрессий, включая депортации, составляет примерно два миллиона человек. В результате актов геноцида в 1943-44 годах без суда и следствия были выселены со своих исторических земель примерно три миллиона калмыков, балкарцев, ингушей, немцев, крымских татар, карачаевцев, курдов, айсоров, месхов и других. Причем, по некоторым данным, не менее одного миллиона детей, стариков и женщин погибло, не выдержав тягот выселения и первых лет жизни в новых районах. Общее число репрессированных в 1941 — 46 годах можно определить не менее чем в 10 миллионов человек, а число арестованных в 1947 — 53 годах — в один миллион человек. Все эти цифры приводились в печати» [9]. Вместе с тем подобную карательную политику Советского государства не считали в то время противоречащей законам. Напротив, различные ревтрибуналы, ревкомы, коллегии, «тройки», особые совещания и т.п. государственные органы с чрезвычайными (а по сути, неограниченными) полномочиями функционировали в соответствии с действовавшими тогда законами: Постановлением Совнаркома (СНК) от 7(20) декабря 1917 г. о создании ВЧК, Декретом СНК «Социалистическое Отечество в опасности» от 21 февраля 1918 г., Декретом СНК «О красном терроре» от 5 сентября 1918 года, постановлениями ЦИК и СНК от 7 августа 1932 г., 1
декабря 1934 г., 14 сентября 1937 г. и др. По существу, все эти органы внесудебной расправы были диким произволом, а по форме выглядели вполне законными и, более того, утверждающими законность, интерпретируя ее как классовую, революционную, пролетарскую, советскую, общенародную, социалистическую. Добавление «социалистическое» и «советское» к понятиям «право», «законность», «правоотношения», «норма» и др. призвано было возводить соответствующие категории на самый высокий ценностный уровень. Потому-то выражения: «новый, особый, высший исторический тип», «лучшее в мире», «принципиально отличное от буржуазного» приобрели значение непререкаемых и обязательных характеристик, сопровождающих обсуждения любых правовых явлений. Апологетическая направленность правовой науки, видимо, стала наиболее показательным проявлением более широкой черты всей общественной жизни в условиях сталинщины, находящейся в одном ряду с беспощадным террором. Это — гигантская фальсификация действительности. Последняя коснулась всех сторон жизни. Но именно «право» , «закон», «законность» призваны были придать особый цивилизованный шарм, респектабельность реалиям того времени, закамуфлировать страшную повседневность [10].
Эти исторического характера аргументы и факты еще раз напоминают о последствиях, к которым приводит подобная трактовка законности, когда представительные органы утрачивают реальную власть, решающие государственно-властные функции сосредоточиваются во внеконституци-онных органах, суд низводится до обыкновенного управленческого органа — звена исполнительно-распорядительного аппарата, подчиненного представителям командно-административной системы, располагающим фактической, реальной властью, и, как логическое следствие, — превращение государства в монстра, подчиняющего себе «все и вся», в самодовлеющую силу, автономную от образующего ее источника — воли народа.
В ракурсе исследуемой проблемы научно-практический интерес представляет анализ соответствующих теоретических разработок в советской юридической науке. Основные работы монографического характера по этому вопросу принадлежат Н.Г.Александрову, Д.А.Керимову, М.С.Строговичу, Н.С.Самощенко, В.М.Чхиквадзе. Но, принимая во внимание специфику теории социалистической законности, обусловленную природой советского тоталитаризма и идеологического догматизма, глубокого изучения требуют оценки и взгляды, высказывавшиеся в тот или иной временной период руководителями страны и партийными лидерами, которым, бесспорно, принадлежала определяющая роль как в теоретическом обосновании, так и в практической реализации принципов «классовой» законности.
Использование в методологическом плане конкретно-исторического метода позволяет составить условную периодизацию этой теории:
— 1917 — 1925 гг. отражены в работах В.И.Ленина, М.Лациса, Н.В.Крыленко, Д.И.Курского, И.Стучки, Е.Б.Пашуканиса, М.А.Рейснера, В.М.Яхонтова;
— 1926 — 1953 гг. — в работах И.В.Сталина, М.И.Калинина, А.Я.Вышинского, Д.Б.Лунева, С.С.Студеникина, И.А.Ям-польской;
— 1954 — 1985 гг. — в работах Н.С.Хрущева, Л.И.Брежнева, Ю.В.Андропова, Н.Г.Александрова, В.И.Поповой, ДАКери-мова, М.С.Строговича, Н.С.Самощенко, В.М.Курицына, В.М.Чхиквадзе, Ю.А.Тихомирова;
— 1986 — 1991 гг. — в работах М.С.Горбачева, С.С.Алексеева, Е.П.Лука-шевой, Р.З.Лившица, Р.О.Халфина, Л.С. Явича.
Данная схема не претендует на всесторонний охват рассматриваемой проблемы и преследует лишь цель облегчить ориентацию в соответствующей библиографии.
В приведенном перечне имен, безусловно, наиболее узнаваемыми предстают руководители партии и государства, чьи взгляды на законность достаточно широко известны. Поэтому ограничимся лишь наиболее характерными выдержками из выступлений В.И.Ленина, заложившего основы теории социалистической законности: «диктатура есть власть, опирающаяся непосредственно на насилие, не связанная никакими законами. Революционная диктатура пролетариата есть власть, завоеванная и поддерживаемая насилием пролетариата над буржуазией, власть, не связанная никакими законами» [11], «…открыто выставить принципиальное и политически правдивое (а не только юридически-узкое) положение, мотивирующее суть и оправдание террора, его необходимость, его пределы. Суд должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и прикрас. Формулировать как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широком» [12], «отменив законы свергнутых правительств, партия дает выбранным советскими избирателями судьям лозунг — осуществлять волю пролетариата, применяя его декреты, а в случае отсутствия соответствующего декрета или неполноты его руководствоваться социалистическим правосознанием, отменяя законы свергнутых правительств» [13], «…но плох тот революционер, который в момент острой борьбы останавливается перед незыблемостью закона. Законы в переходное время имеют временное значение. И если закон препятствует развитию революции, то он отменяется или исправляется».
Как можно убедиться, в контексте ленинских идей законности оправдано лишь «революционное правосознание», законы и нормы, являющиеся орудием диктатуры всесильного пролетарского государства. «Для В.И.Ленина требования демократии и законности не были самоцелью, они подчинялись более важной, с точки зрения рабочего класса, задаче -построение социализма и коммунизма. Справедливость этого вывода подтверждается всей историей социалистического строительства в СССР».
Положенные в основу, эти идеи определяли соответствующую направленность теоретических разработок юридической науки на протяжении всего советского периода ее развития. Так, ученые-юристы утверждали: «Революционная законность является продолжением революции. Из этого вытекает, что она действительно должна быть революционна, не задерживать революцию, но вести ее вперед… Диктатура пролетариата действует через революционную законность» [14]; «Диктатура пролетариата не отрицает революционную, социалистическую законность, а пользуется ею как своим мощным рычагом. Задачи диктатуры рабочего класса разрешаются при помощи социалистической, революционной законности: соблюдением и исполнением законов государства диктатуры рабочего класса достигается выполнение диктатурой рабочего класса ее исторических задач — преобразование общественных отношений, ликвидация эксплуатации человека человеком, построение социализма… Вообще альтернативой законности является беззаконие, произвол, а такой «метод» никогда не был свойственен диктатуре рабочего класса» [15]; «Но если Советское государство — главное орудие построения социализма и коммунизма, а советское право — один из основных рычагов в руках государства, то тогда совершенно ясно, что советская социалистическая законность выступает в качестве не только необходимого, но важнейшего условия решения задач социалистического и коммунистического строительства… Подлинно научное раскрытие назначения и роли любого государственно-правового явления при социализме немыслимо без установления значения и роли этого явления в решении задач коммунистического строительства. Это целиком относится и к социалистической законности» [16].
Приведенные выдержки из монографических исследований о законности являются лишь наиболее характерными, цитирование всего массива литературы по рассматриваемому вопросу грозило бы оказаться бесконечно долгим. Поэтому ограничимся еще одним, на наш взгляд, резюмирующим высказыванием: «Тема социалистической законности в советской юридической науке всегда привлекала к себе большое внимание исследователей и подвергалась основательной научной разработке. Вовсе не обязательно, чтобы то или иное монографическое исследование, тот или иной раздел курса или учебника были прямо озаглавлены «социалистическая законность» (в какой-либо сфере государственной деятельности и общественных отношений), вовсе не обязательно, чтобы слова «социалистическая законность» содержались в заглавии книги, статьи, главы, параграфа: если подвергается рассмотрению с юридической точки зрения различные вопросы определенной деятельности Советского государства, какой-либо сферы общественных отношений, поведения людей, — это значит, что данное исследование в большей или меньшей степени посвящено социалистической законности». Столь пристальное внимание, уделенное в настоящей статье теории законности советского периода, не случайно и неПриоритет права над государством закономерен, историко-генетически обоснован; экономические и социальные отношения порождают право, последнее требует организованной принудительной защиты со стороны государства, которое официально выражает право в законодательстве и охраняет посредством суда. В реальной жизни правогенез и гюлитоге-нез переплетаются различным образом, имеют место и периоды относительного «равновесия» (равнодействия) между функционированием правоотношений и политической силой. Отсюда многообразие форм организаций государственной власти и политических систем: от тоталитаризма, включая авторитарные режимы, до демократии; от господства политического произвола до гражданского общества и правового государства, от безграничной государственной власти до ее ограничения правом, впитывающим общечеловеческие ценности [17].
Поэтому, говоря о правовом государстве, мы имеем в виду, что государство как система органов и должностных лиц, обладающая властными полномочиями, связана законами, т.е. нормами права. Господство права в данном случае означает зависимость государственного механизма от права. При этом представляется обоснованным считать правом только те законы, которые обеспечивают нормативное закрепление справедливости.
Полагаем, что такой подход позволяет, используя достигнутые научные результаты, сделать определенный шаг вперед. Понимание права как системы норм сохраняется. Таким образом преодолевается отказ от нормативности, признание доказанного права, в чем обоснованно упрекали сторонников различия права и закона. Право как нормативно закрепленная справедливость включает не только законы (нормы), но и систему урегулированных ими общественных отношений (права и обязанности участников отношений, принципы регулирования и др.). Тем самым охватывается широкое нормативное понимание права. Наконец, от концепции различия права и закона берется ее наиболее ценная идея о гуманистическом, демократическом содержании права. В понимании права как нормативно закрепленной справедливости последняя определяет содержание права, а ее нормативное закрепление — необходимую форму права.
Вместе с тем объективно невозможно отрицать и роль государства по отношению к праву. «Действительно, непосредственно движущей силой в формировании и развитии права, в целом предопределяемых экономикой, другими факторами, выраженными в естественных, непосредственно-социальных правах, является государственная власть, которая по отношению к юридическим нормам выступает в качестве непосредственно правооб-разующей и обеспечивающей силы» [18]. Таким образом, анализируя сущность государства и права как фундаментальных социальных явлений, нельзя не заметить их внутреннего единства в сочетании с противоречивостью, обусловленной заключенной в них самодовлеющей силой, превращающей их в случае дисбаланса в антипод друг друга. Так, на примере проведенного в статье анализа можно было убедиться в последствиях фети-
шизации социалистической законности, но, с другой стороны, не является ли слишком слабым утешением архаичность патриархального уклада, основанного, казалось бы, на внутренне органичных такому обществу обычаях и традициях. При этом и в том, и другом случаях внешним выражением искомого ингредиента выступает закон.
Думается, суть проблемы как раз и заключается в идее, принципах, теории правового государства, в ее контексте законность и предстает в качестве государственно-правового режима, олицетворяющего своего рода «баланс интересов» права и государства, устанавливающего границы их самовыражения. В этой связи в наиболее обобщенном виде приемлемой представляется дефиниция следующего содержания: «Законность — государственно-правовой режим, выражающийся в функционировании государства и права в условиях самоограничения, опосредуемых духом и буквой закона».
